Литература и сюжет
— «Ты опять выпивши»!
— А ты, кукла Лена, опять причастие используешь в функции сказуемого. Причем с какой безудержной страстью! Ты моя возлюбленная, а думаешь не о том.
— А о ком же, санитар? Кто кроме тебя со мной будет так цацкаться? Я же о тебе забочусь. Ты что-то стал часто последнее время поддавать. Бывший муж — алкоголик, теперь и этот спивается. Вдовой хочешь меня оставить, сионист?
— Я не только сионист. Существует теория, согласно которой «гориллы и шимпанзе в джунглях Африки — это проклятые Аллахом евреи». Впрочем, пока эта теория не общепринятая, есть и другие…
— …И потом. «А не ухудшает ли это качество спермы?» — спросим мы себя. Мою маму это вопрос очень беспокоит. Как профессионального продавца секс-шопа.
Старая коммунистка рассказала ей случай, который они когда-то разбирали на партсобрании. Однажды один муж, тоже представитель Малых народов Севера по национальности, заявил своей русской жене, что та перестала интересовать его в постели. Однако он, как порядочный человек, не хочет ей изменять, но готов заниматься групповым сексом с проститутками в ее присутствии.
Но старая коммунистка ему сказала тогда, от лица своих товарищей: «Никакого коллективного секса не будет. У нас секса нет вообще, а тем более группового. Так что или с женой в постель, или партбилет на стол».
В результате тот оленевод завязал с выпивкой. За партбилет тогда все боялись, даже в постели шли из-за него на компромисс. Вот какая сознательность тогда была высокая. Ты тоже завяжи. Я тебе что, в постели отказываю?
— Не путай меня, кукла Лена, и не меняй тему. Не о другом мужчине, тем более завязавшем с партбилетом, я хотел сказать. Я уже немолод, и моя чуткая душа чувствительна и ранима как мимоза. Нет, я этого не переживу! Тем более что я действительно немного выпил. А потому буду с тобой, с учетом истории с парбилетом, прям как политика партии в эпоху построения развитого социализма в отдельно взятой несчастной стране. Итак:
Сюжет — это не литература, это рамка для литературы. Автор начинает создавать литературный текст, только когда отвлекается от сюжета. В том смысле, что «автор описывает не «Что?», а описывает «Как?». Поэтому, что там он обязался делать с партбилетом в постели и с женой на столе — совершенно неважно. Потому что именно «Как описано «Что?»? и является предметом литературы.
Какой сюжет в «Евгении нашем Онегине»? Было два приятеля. От скуки один застрелил другого. И это при том, что был положительным героем. После чего девушки друзей повыходили замуж за военных. И это «наше все» в плане сюжета, короткого, но лишенного всякой логики.
Что, кстати, не в коем мере не умаляет литературные достоинства «Евгения Онегина». Наоборот, отсутствие громоздкого сюжета позволяет Пушкину заняться собственно литературой.
Да, без рамки картину повесить на стену нельзя. Но картина — это не рамка. Хотя с рамкой она и воспринимается как единая целое. Понимание того факта, что сюжет не является элементом литературности, все расставляет по местам.
Изощренный сюжет — это дефект литературного произведения, а не его составная часть. Элемент текста, уничтожающий его литературные достоинства. Это большая пышная рамка к маленькой лаконичной картине, которая только отвлекает от этой картины восприятия литературного текста.
Давление на психику, являясь функцией сюжета, литературные достоинства текста также убивает. А вовсе не является их частью, как думают некоторые любители фильмов ужасов. Палку эмоций и страстей нагнетать не надо. Слезы, сопли и другие физиологические жидкости, порожденные сюжетом, литературу смывают, оставляя после себе чистое, но пустое место.
Литературный текст должен восприниматься спокойно. И быть смешным. Смех — это субъективная оценка качества литературного текста. А только субъективная оценка в данном случае является объективной.
— «Еще за восемь лет до реальной кончины покойного увидела свет ошибочная публикация его некролога. Но только вчера он в действительности скончался», — это сюжет. Который может быть изложен по-разному. Но как-то. Пустой рамка на стене он висеть не может. В Иерусалиме арабские и еврейские районы не отделены друг от друга. Но, тем не менее, это совсем не одно и то же.
То же касается достоверности. Достоверность — это характера сюжета, то есть рамки картинки, а не картинки. К литературности текста степень достоверности отношения вообще не имеет.
Текст на бумажном или электронном носители, текст правдоподобен или нет — характеристикой литературности текста это все не является. Это является характеристикой рамки. И прибитого к стене гвоздика, н который эта картина вешается.
Сакраментальные вопросы школьного учителя литературы: «А было ли это на самом деле? А кто прототипы главных героев? А чему эта книга учит подрастающее поколение?» вызваны тем, что ваша школьная учительница словесности, при всей её бьющей через край сексуальности, одета строго и носит синие чулки. А о цвете ее трусов я даже боюсь и подумать.
В этих вопросах в ней говорит не учитель литературы, так как к литературе эти вопросы как раз отношения никакого не имеют совсем. Это в ней говорит воспитатель. Который для достижения своих воспитательных целей использует секс, деньги, западный образ жизни и авторитет того или иного литературного текста типа «Евгения Онегина».
Придавая канонический характер интерпретациям «Онегина», учитель литературы соединяет комментарии к каноническому тексту и сам текст в единое целое. Превращая таким образом школу в религиозное учебное заведение. А в религиозном учебном заведении литературу не преподают вовсе.
А прививают детишкам официозную систему ценностей, которой якобы учит «классическая» (каноническая) литература. В такой школе не литературные произведения изучают, а зазубривают каноническую интерпретацию их сюжета (см. картинку над текстом).
Согласно официальной иранской идеологии: «Художник рамку своей картины сделал из дерева. Этим он еще раз хотел нам сказать, что США является «Большой Сатаной», Россия «Меньшей Сатаной», а Израиль — «Сатаной Малой, но очень»…».
— Или: «Районом формирования общего прародителя всех пород современных собак является Центральная Азия, а именно Монголия или Непал. Что еще раз подтверждает для нас непреходящее значение…».
В религиозных учебных заведениях Библию не изучают как литературное произведение, а рассматривают ее сюжет. Причем рассматривая его как достоверный и воспринимая описываемые им события крайне эмоционально. То есть, воспринимает Библию как «источник знаний». Убивая таким образом Библию, как собрание литературных произведений, полностью.
Но это его, учителя, дело, как государственно служащего и служителя культа. А то, что при таком подходе урок литературы превращается в урок домоводства и Слова Божьего — так это требовалось доказать.
К литераторе эти искания отношение имеют, но косвенное.
